Сегодня
16:02
Касым-Жомарт Токаев. Фото: AP Photo
Казахстан переживает геополитическую трансформацию: Китай усиливает экономическое и стратегическое присутствие, идёт вторая волна приватизации, а Россия теряет влияние. Об этом в интервью спецкору Pravda.Ru Дарье Асламовой рассказал казахстанский политолог Максим Казначеев.
— В Казахстан приехала делегация из 25 крупнейших американских компаний во главе с председателем Торговой палаты США. Среди них — Apple, Chevron, Boeing, Ericsson и другие. Всё это напоминает 90-е, когда проходил первый этап колонизации: сокровища расхватывали по дешёвке. Это похоже на попытку второй волны?
— Откровенно говоря, в Казахстане захватывать уже нечего. Все серьёзные геологические и нефтедобывающие ресурсы давно распределены между ключевыми игроками. Речь скорее о перераспределении сфер влияния. Что касается визита американского бизнес-сообщества, стоит отметить: при президенте Казахстана действует совет иностранных инвесторов, и подобные визиты заранее согласуются и организуются — это не спонтанная акция.
Сейчас Казахстан пытается монетизировать свой статус удобного партнёра для всех геополитических центров силы. В этой логике он стремится втянуть в экономические проекты на своей территории и американские, и китайские компании. В перспективе всё это, безусловно, будет проецироваться и на российский рынок — в силу общности евразийского экономического пространства.
— Кто фактически владеет Казахстаном, если считать по нефтегазовым ресурсам?
— Казахстану принадлежит примерно 25% добываемой нефти. Нефтянкой в основном владеют западные компании. Сейчас Chevron заговорил о продлении «сделки века», контракта, когда он получил одно из самых прибыльных месторождений — Тенгизское. И доля Казахстана там всего 10%.
Такое было возможно только в 90-е. И то повезло, что удалось вернуть хотя бы эти 10%. Изначально ни о каких процентах речи не шло: Chevron вкладывал деньги, потом возвращал их, и только после компенсации затрат Казахстан получал свою долю. Но проект до сих пор не достиг окупаемости. Грубо говоря, Казахстан всё ещё остаётся колониальной сырьевой базой Запада. И Китая. Уже и Китая.
— Основной объём транзита казахстанской нефти, включая западные месторождения вроде Тенгизшевройла, идёт через Каспийский трубопроводный консорциум в Новороссийск. Это по-прежнему самый выгодный маршрут?
— Самый выгодный. Приведу две простые цифры. Прокачка одной тонны нефти по КТК до Новороссийска обходится Казахстану примерно в 30 долларов. Это около 6−7 баррелей. Для сравнения: маршрут Баку — Тбилиси — Джейхан с учётом перевалки нефти танкерами сначала в Казахстане, затем закачки в Баку — обходится в 100 долларов за тонну, то есть в три раза дороже. Альтернативы России нет. Каспийский трубопровод — это равнинная степная территория, удобно обслуживать, легко контролировать утечки. А Баку — Тбилиси — Джейхан проходит через горы, где не всегда можно оперативно отремонтировать трубу. Плюс постоянная угроза со стороны курдских сепаратистов в Турции.
— Вы говорите, что в Казахстане грабить нечего, всё уже продано. Но американские бизнесмены заявляют: здесь ещё 5000 неразработанных месторождений на сумму 46 триллионов долларов и 19 редкоземельных металлов.
— Это та же история, что и с пресловутой сырьевой сделкой Трампа по Украине. Якобы есть 19 редкоземельных металлов, якобы на 46 триллионов долларов. В геологии есть понятие подтверждённых и прогнозных запасов. Подтверждённые — это те, что реально посчитаны и установлены. А прогнозные — это гипотетически: в какой-то горе может быть столько-то руды. Когда американцы красиво рассказывают, сколько здесь редкоземельных металлов и на какие суммы, они очень тактично умалчивают, что это всего лишь предположения. Прежде чем говорить о таких цифрах, нужно проводить дорогостоящую геологоразведку и переводить запасы из категории прогнозных в подтверждённые. Только тогда можно говорить, что да — есть редкоземельные металлы на 46 триллионов. А пока это всё примерно, как та сделка Трампа с Зеленским на 500 миллиардов долларов металлов, которые ещё надо найти.
— География — это судьба. Казахстан зажат между Китаем и Россией. От них никуда не деться — это крупнейшие и экономически развитые соседи. С одной стороны, президент Токаев чётко обозначает государственную политику: мы уважаем все национальности, у нас мир, дружба, равенство, братство. Русскоязычные граждане Казахстана пользуются теми же правами, что и казахи. Но на практике это не совсем так. Есть официальная политика, а есть параллельная реальность: я часто слышу от русских — «мы хотим уезжать, боимся, что рано или поздно начнутся погромы». С чем это связано?
— Примерно 75−80% людей, даже из числа лично знакомых, либо уже имеют активы, недвижимость и планы на бизнес или работу в России, либо собираются это сделать. Кто побогаче — и вовсе. Проблема эмиграции из Казахстана связана с низким уровнем развития экономики и образования. Откровенно говоря, даже представители коренной национальности не связывают своё будущее со страной — стараются иметь «запасные аэродромы» в Турции, ОАЭ.
— То есть здесь нет ничего нового?
— Да. В стране сформировалась офшорная психология: любой дееспособный человек рассматривает Казахстан как территорию для зарабатывания денег, а благоустраивать себя и свою семью намерен за границей.
— Схема предельно простая: люди начинают жить на две страны. Простой пример — у Казахстана с Турцией безвизовый режим. Человек спокойно зарабатывает деньги здесь, садится на самолёт и улетает в Стамбул или Анталию, где у него живёт семья. Аналогичная ситуация с ОАЭ — с Дубаем. Он может быть чиновником, крупным бизнесменом, силовиком, а семья — или даже вторая семья — находится в Дубае, ОАЭ или Катаре.
— Получается, Казахстан — перевалочная база?
— Да, территория, где люди работают вахтовым методом. Можно назвать Казахстан вахтовой страной. Вахтовый посёлок: заработал — и уехал. Что касается уезжающих русских, у них свои страхи. Есть нарратив, который продвигается через соцсети и пугает нарастающей ненавистью к «русским колонизаторам». А соцсети модерируются западными посольствами, поэтому ясно, что там будет русофобская антироссийская повестка. Здесь нужно ставить вопрос о модерировании всего этого процесса — как на уровне центральных властей Казахстана, так и, возможно, Российской Федерации, если она, действительно, интересуется регионом. А если не интересуется, тогда надо вводить визовый режим, жёстко фильтровать миграционные потоки и вывозить людей.
— То есть у России нет внятной политики в отношении Казахстана?
— У России в целом по Центральной Азии политика — «за всё хорошее против всего плохого». Есть отдельные позитивные эпизоды, например, введение QR-кодов для въезда в Российскую Федерацию из стран с безвизовым режимом. Это шаг, который наконец-то позволяет отсекать религиозных экстремистов. По соцсетям можно заранее отфильтровать, кто собирается приезжать. Но это — эпизоды. А полностью решить проблему негатива из Центральной Азии может только визовый режим. Это понимают даже в самом регионе.
Это понимают даже люди в Центральной Азии. Я сравниваю Алма-Ату и Москву. И скажу откровенно: такого количества ваххабитов на улицах, как в Москве, в Алма-Ате вы не увидите. Потому что здесь одно из ключевых направлений спецслужб — контроль за этой средой. Назовём её ваххабистской. Или салафитской. В Алма-Ате ещё довольно мягкая политика, а в Узбекистане и Таджикистане даже появление человека с бородой вызывает у правоохранителей здоровый интерес: проверяют, не экстремист ли.
— То есть вы считаете, что мы не дорабатываем?
— Необходимо просто взять правоохранительные практики Узбекистана и Таджикистана, чтобы урегулировать ситуацию в этой пограничной религиозно-экстремистской среде.
— А если говорить об отношении к русским — чему сейчас учат детей? Что такое Россия для молодого поколения казахов?
— В образовательной среде формируется тренд на мифологизацию истории Казахстана, проецирование текущих политических «хотелок» на прошлое.
Формируется установка, во многом привнесённая англосаксонскими образовательными фондами: запрос на мифологически понимаемую деколонизацию, на уход от русскоязычной среды — хотя практически это невозможно.
Огромное количество условных казахских националистов в быту разговаривают на русском языке со своими детьми. Это ситуация, которую ни за одно, ни за два поколения не решить. Сформировались две языковые среды — русскоязычная и казахоязычная. Русскоязычные стагнируют по численности, казахоязычные медленно растут.
— То есть процесс вытеснения всё равно произойдёт?
— Я практически не знаю русскоязычных, которые смогли бы выучить казахский. Есть отдельные представители, которые пытаются влиться в казахоязычную среду, но успехом это не пользуется. Казахоязычная среда даже тех, кто выучил язык, отторгает. Это не инклюзивное общество. Язык — это всего лишь первый инструмент адаптации. Потом появляются родоплеменные связи, принадлежность к тому или иному жузу. Выучив язык, человек ничего не получает, — он не становится частью общества. Преодолев один барьер, он сталкивается с другим — и дальше дело не идёт.
— Напомню, что жузы — это родоплеменные объединения: Младший, Средний и Старший. То есть даже если ты выучил язык, ты не станешь частью общества.
— Да, это абсолютная утопия. Человек не интегрируется в общество. И это касается не только русскоязычных — можно привести примеры уйгуров, узбеков, киргизов, каракалпаков. Даже языковая близость и отсутствие барьера не делают их частью казахского общества.
— Казахстан вообще перспективен как независимое государство, если учитывать давление с Запада, Китая и Турции? Способна ли страна удержать государственность?
— Сомневаюсь. У Казахстана есть определённая экономическая специализация — это сырьевая периферия, сырьевой придаток. Все серьёзные игроки заинтересованы в том, чтобы он в этом статусе оставался. Чтобы не рос, не занимался переработкой своих ресурсов, не вышел на другой уровень. Речь не об увеличении объёмов добычи — это никому не мешает. Речь о том, что переход на следующий технологический уровень невыгоден ни Западу, ни Китаю. Территория должна поставлять сырьё и потреблять готовый товар.
— Можно сказать, что Казахстан уходит от России?
— Казахстанская политическая элита после 1991 года особо никаких ожиданий с Россией не связывала. Представители элиты сразу начали вливаться в британский и американский проект как младшие партнёры. Раньше Казахстан был заинтересован в России как в транзитной и перерабатывающей зоне. Сейчас — уже нет. Все эти функции великолепно замыкает на себя Китай.
— То есть влияние России на Казахстан свелось к стабильности на границе?
— Да, больше ничего. Казахстан ушёл — и ушёл давно. Деньги в английских банках, месторождения проданы, политически он замкнут на Запад.
Китайское направление рассматривается как наиболее удобное плечо: сырьё туда, готовые товары — сюда.
Функционирование сырьевой периферии может обеспечиваться одним только Китаем. Он способен полностью поглотить весь казахстанский экспорт. Нефть, газ, чёрные и цветные металлы — тащить их на Запад уже нет смысла. Остаётся проблема транспортных мощностей, то есть нефтепровод в Китай — это 20 миллионов тонн. С учетом объемов добычи это всего 25% от объёмов добычи. Но по мере расширения сотрудничества с Китаем такие проекты тоже будут расширяться. Когда уже есть одна труба — поставить рядом вторую намного проще.
— Какие у нас сейчас отношения с Казахстаном? Просто соседские?
— Соседские, партнёрские. И это уже давно не ваша зона влияния. Кроме Парада Победы, официальных встреч — всё. Но есть примерно 6−7-миллионная русскоязычная информационная среда в Казахстане, которая ориентируется на Россию как на теоретическую возможность переезда, карьеры, обучения детей и так далее.
— Это не только русские, но и казахи, говорящие на русском?
— Да, примерно 2 миллиона русскоговорящих казахов тоже продолжают ориентироваться на Россию. Это та среда, с которой Россия, Москва могут спокойно работать. Эта среда сейчас генерирует серьёзные и интересные вещи. Например, в Казахстане работает около 8 тысяч совместных малых и средних казахстанско-российских предприятий — больше, чем со всеми другими странами мира вместе взятыми. Это низовая экономически активная среда, обеспечивающая трансграничное взаимодействие. Есть общая информационная среда. По этим двум рычагам можно работать. А что-то более серьёзное — нет: сырьевой интерес к Казахстану у России отсутствует. Те ресурсы, которые есть у Казахстана, в таком же объёме есть у самой России.
— Мы живём в эпоху, давайте говорить прямо, большой войны Запада с Россией, которая идёт на территории Украины. Мир резко меняется, и, судя по риторике Запада, они готовятся расширить конфликт. Как сейчас в Казахстане относятся к СВО, к военному конфликту на Украине?
— В Казахстане примерно 20−25% населения занимает пророссийскую позицию, 75−80% — прозападную. Это связано с расслоением языковых пространств: русскоязычное — более-менее пророссийское, а казахоязычное — просто «тушите свет».
Если говорить о предстоящих геополитических трансформациях, мы рассматриваем это иначе. Конфликт идёт не между Россией и Западом, а между Китаем и США. Россия в этой ситуации — прокси-игрок Китая.
— То есть мы воюем не за свои национальные интересы?
— За свои, но в интересах Китая. Не потому, что они совпадают, а потому что Китай рассматривает действия России как отвечающие на данный момент своим интересам. Поэтому он оказывает аккуратную помощь — в частности, формирует положительный торговый баланс, который позволяет России вести военные действия.
Казахстан дрейфует в сторону Китая. Мы исходим из того, что в долгосрочной перспективе суверенитет и территориальную целостность Казахстана будет обеспечивать не Россия, а Китай.
— Объясню схему. Летом этого года во время визита в Казахстан Си Цзиньпин дал гарантии: Китай будет обеспечивать суверенитет и территориальную целостность Казахстана — в рамках проекта Большой Евразии, ШОС и других форматов.
— Как это отразится на бизнес-сообществе в целом?
— Мы исходим из того, что казахстанская политическая элита, включая президента Токаева — китаеведа, долго работавшего в советском посольстве в Китае — понимает китайскую ментальность и принципы ведения дел.
Сейчас в Казахстане постепенно запускается процесс второй приватизации, в рамках которого Китай будет увеличивать своё присутствие в экономике. Цель — выровнять баланс влияния: сейчас две трети у Запада, одна треть у Китая, а будет примерно 50 на 50. По всем новым месторождениям металлов и углеводородов Астана будет стремиться к паритету. Если западные компании уходят, активы через реприватизацию, скорее всего, перейдут китайским собственникам. Это объективный процесс. Мы понимаем, что в инвестициях в сырьевой сектор, транспортно-логистические проекты никто, кроме Китая, не заинтересован.
— Война, которую мы ведем в Западе, война с НАТО — это вопрос нашего существования. Казахстан никогда не будет на нашей стороне, но останется ли он нейтральным?
— В 2022 году все элиты постсоветских республик исходили из того, что операция на Украине займёт полгода максимум. Мы не понимаем, что делает Москва. Почему до сих пор цела транспортная и энергетическая инфраструктура Украины? Почему продолжаются транзитные процессы по нефти и газу? Либо страна воюет как следует, либо не надо было начинать. Мы не понимаем, на что рассчитывала политическая элита в Кремле.
Что произошло дальше? Москва завязла на 3−4 года, и в постсоветском пространстве образовался вакуум сил. На Кавказе его заполняет Турция, в Центральной Азии — Китай. Это вполне логичный процесс. Мы, находясь в Алма-Ате, в 2022 году прекрасно понимали, что в конфликт сразу будет втянут весь блок НАТО. В Москве тем более должны были это понимать. Если мы на периферии это знали, Кремль обязан был знать. Это индикатор профпригодности политической элиты.
— Что должна делать сейчас Россия, которую вы называете прокси-игроком Китая?
— Чтобы выйти из этого статуса, она должна как можно быстрее достигать военных целей спецоперации: занимать территории и уже с позиции силы вести переговоры о смягчении конфликта. Если остатки территории Украины будут убраны с шахматной доски, можно будет говорить с Западом о разрядке. Но пойдёт ли на это Запад? Скорее всего, нет. Конфликт будет проецироваться дальше — на Восточную Европу.
— А наше «мягкое подбрюшье» — бывшие советские республики?
— Центральную Азию просто занимает Китай. Он уже ведёт этот процесс. Кавказ — Турция. В Москве есть иллюзии по поводу проекта «Великий Туран», но Турция экономически его не тянет. Максимум она возьмет три закавказские республики. А Центральную Азию занимает Китай.
Россия связывает США в Европе, не давая им перебрасывать ресурсы в Азиатско-Тихоокеанский регион. Тем самым она косвенно выполняет военно-политические задачи Китая. Китай выигрывает время для перестройки экономики на военные рельсы.
Приведу интересный факт. В конце 2024 года западные аналитики прогнозировали спад в китайской промышленности. Но по итогам девяти месяцев 2025 года — никакого падения. И роста экспорта тоже нет. Какой из этого мы делаем вывод? Подъем военной промышленности. Китайская промышленность работает на ВПК. Мы даже не можем себе представить, какой объём беспилотников производит страна. Скорее всего — больше, чем весь остальной мир вместе взятый. Китай готовится к военному конфликту с США в Азиатско-Тихоокеанском регионе. А Москва, участвуя в конфликте на востоке Украины, связывает ресурс США и блока НАТО и тем самым выигрывает для Китая время.
— То есть мы потеряли Казахстан?
— Да, и молодое поколение тоже. Но переживать не стоит — Запад его тоже потерял. Казахстан приобрёл Китай, как и всю Центральную Азию.
— Сменился хозяин?
— Да, но этот хозяин позитивно относится к России. Это гарантия спокойного тыла — вот что дает Китай в Центральной Азии для Российской Федерации. Разумеется, пока не сменится политический вектор в Пекине. Даже если происходит религиозный экстремистский эксцесс — есть азиатский газопровод: из Туркменистана через Узбекистан и Южный Казахстан в Китай. Китай просто расставляет вдоль него свои военные базы — и южное подбрюшье России оказывается в полной безопасности.